Юшкевич (Катырло) Антонина Ивановна
Моя прабабушка Юшкевич Антонина Ивановна в годы войны была участницей подпольной организации в составе партизанской бригады «Дубова». Память о том страшном тяжёлом времени она пронесла через всю жизнь. Прабабушка была самой младшей из 9 детей, а после войны живыми остались немногие… 5 мая 1969 года прабабушка записала свои воспоминания и передала в Лепельский краеведческий музей. Записано с её слов без редакции.
«1921 года рождения. В 1939 году пришла работать в типографию Лепельской газеты «Калгасная прауда». Сначала была ученицей, потом наборщицей, а в 1941 году печатницей. Одновременно занималась в кружке сандружины. Была членом ВЛКСМ.
1941 год. Война. 22 июня райкомом партии был создан партийно- комсомольский актив по уничтожению вражеских десантов. В этом активе была и я. До прихода в Лепель немцев мы без сна и отдыха дежурили по городу. Когда немцы бомбили город, мы оказывали первую помощь пострадавшим. Так длилось до 2 июля 1941 года. С 1 на 2-е июля ночью я дежурила в райисполкоме (бомбоубежище) около телефона и вдруг прервалась телефонная связь и я вышла с землянки. Город был уже пустой, я побежала в типографию, там еще были наши работники и я вместе с ними вышла пешком из города по направлению Витебска. До утра мы шли до Несена, а там меня взяли в райисполкомовскую машину, и мы доехали до Бешенкович. День провели в лесу в районе Бешенкович, затем снова в путь. Под страшным огнем бомбежки и пулеметного обстрела мы добрались до Витебска. Там мы обратились в обком партии. Обком партии нас (весь актив) разместив в сарае над рекой до особого распоряжения. В этом сарае мы прожили три дня, а фашисты все ближе и ближе подходили к Витебску.
Потом мы, комсомольцы, получили приказ сдать комсомольские билеты в обком комсомола, а члены партии сдали свои билеты в обком партии для хранения, а нас всех человек 30 послали в лес, в тыл врага. Но мы далеко не ушли. По направлению Оршанского шоссе мы попали в окружение. Вместе с военными, которые были в лесу, нас (несколько девушек и человек 10 мужчин Лепельских) взяли в плен фашисты и погнали в Витебск. Там уже были немцы. Витебск был сильно разрушен. Нас загнали за колючую проволоку. Там было около 20 тысяч человек военнопленных и человек 200 гражданских, из них около 50 женщин. Две ночи мы находились в этом лагере. После всех пленных погнали по направлению Витебск – Лепель. Была очень жуткая картина: на дороге на каждом километре лежали убитые, ослабевшие от голода военнопленные. Мы, девушки, стали разбиваться на группки по 2-3 человека, чтобы было легче выйти с колонны. И так по пути с Витебска до Островно нас (девушек) вышло из колонны 15 человек. И тут же у нас родилась мысль – выручать из плена своих знакомых и не только знакомых, а всех, кого только можно – за девушками в гражданской одежде немцы не очень строго следили. И вот я и еще одна девушка Лепельская, с узелками, шли рядом с колонной. К вечеру все военнопленные были загнаны за проволоку в Островне на ночь. Я сказала своей напарнице, что и мы не пойдем дальше и мы ночевали в лесу недалеко от лагеря. А на следующее утро пленных стали готовить в дорогу и в этой суете нам удалось вывести из плена несколько гражданских человек, в том числе и Сергея Барановского, заведующего типографией нашей газеты. И мы таким образом добрались до Лепеля.
Всех военнопленных, пригнанных в Лепель, разместили за колючей проволокой на окраине города. Я находилась в Лепеле дней шесть, ежедневно ходила к этим лагерям и каждый день выручала по 2-3 человека под видом брата, отца. Потом я ушла в деревню Людчицы Полянского сельсовета – там жили мои брат и сестра.
Неспокойно мне жилось в деревне, чего-то хотелось, душа куда-то рвалась, болела за все потерянное. Тут я узнала, что в деревне Дримовщина живет у своих родственников бывший секретарь редакции т. Чернявский Иван Васильевич. Я стала его навещать. И там я встретила Сергея Барановского. Он также навещал Чернявского. Я стала замечать, что они что-то задумали и стала приходить к ним чаще. Я была уверена, что они посвятят меня в свои секреты. Что они, коммунисты, не будут сидеть без дела в такое тяжелое для Родины время, я была уверена...
И вот при одном таком свидании Чернявский и Барановский стали говорить в моем присутствии, что нужно сходить в Лепель и послушать, что делается в городе. Я согласилась без размышления. И вот я получила первое задание: узнать, восстанавливается ли типография. Я оделась попроще, под девчонку: простоволосая, босая и пошла в дорогу. В городе разузнала, что типографию восстанавливает городская управа и прочитала объявление, что бывшие наборщики типографии обязаны явиться на работу. Побывала я в типографии, там было несколько человек мне незнакомых. С этими новостями я вернулась в Дримовщину и рассказала своим друзьям все подробно. После этого нашего разговора они не стали ничего от меня скрывать. Вместе с ними я слушала замаскированное радио из Москвы (приемник батарейный был у Вечерских, родственников Чернявского).
Приблизительно в конце июля 1941 года Сергей Барановский пришел в город и устроился на работу в типографию наборщиком, а меня оставил в деревне для связи с Чернявским, который оставался жить в деревне Дримовщина. И вот начался нелегкий труд ходить в Лепель в неделю 1-2 раза. У Чернявского я забирала отредактированные листовки и несла в Лепель в типографию Барановскому. Барановский их печатал в типографии, я забирала у него по 200-300 экземпляров и несла в Дримовщину Чернявскому, а Чернявский передавал их в надежные руки для распространения. И так у нас сложилась первая подпольная организация. Иногда мы собирались у Барановского на квартире для совещания (без Чернявского).
В такой обстановке было очень трудно работать, ибо Чернявский жил от типографии на расстояния 16-18 километров. Тогда было решено, что Чернявский должен жить в Лепеле. И вот в сентябре 1941 года он пришел в Лепель, устроился работать кассиром в лесхоз. Я продолжала ходить в Лепель и получала листовки от Барановского для распространения. В феврале 1942 года я была у Барановского последний раз, где он мне сказал не ходить больше в город, а ждать в деревне Людчицы дальнейших указаний. У Сергея Барановского все было подготовлено для передачи партизанам: шрифт и печатная машинка были вынесены из типографии для отправки в лес. И вдруг провал. Сергея Барановского арестовали фашисты. Об этом я узнала от родственников Чернявского в Дримовщине. Мне захотелось любой ценой увидеть Сережу Барановского, и я пришла в Лепель и все разузнала: где находится Сергей и как можно его увидеть. И я стала ждать в стенах бывшей церкви напротив тюрьмы, когда откроются ворота тюрьмы. После 9 часов утра ворота тюрьмы открылись и среди нескольких арестованных я увидела знакомую прическу: светлые кудрявые волосы. Только по прическе можно было узнать Сережу – так изуродовали его лицо и выбили глаз. Незаметно для конвоиров я стала так, чтобы Сергей увидел меня, и так подошла к нему, что расслышала два слова «жди здесь». И я стала ждать, ждала до и после обеда, когда заметила конвоиров и истерзанных заключенных. Среди них был и Сережа. Я старалась не пропустить ни единого его движения, потому что близко подойти было невозможно. Вдруг я заметила, что упал маленький клочок газетной бумаги. Я переждала, когда скроется конвоир и поспешила к тому месту, где лежал клочок бумаги, подняла и быстро ушла с этой улицы Максима Горького. На этом измятом клочке бумаги я прочла: «Друзья найдут тебя».
Через несколько дней после ареста Барановского был арестован и Чернявский. Фашисты зверски замучили и убили Сергея Барановского и Ивана Чернявского в апреле 1942 года.
После гибели своих товарищей я долго ждала, когда меня найдут друзья. Часто ходила в город. В то время в типографии работал Федя Романенко. Осенью 1942 года наконец меня друзья нашли. Я получила задание от В.Е. Лобанка поступить на работу в типографию с тем, чтобы можно было организовать в лесу свою типографию. Печатную машину «Партизанка» отряд получил из-за линии фронта, а шрифта, бумаги и краски не было. Устроившись на работу в немецкой типографии в Лепеле, я стала всё это выносить. В эту работу я втянула своих брата Катырло Антона Ивановича и сестру Петрунелю Ивановну Катырло. Они приходили или приезжали в Лепель и все необходимое забирали и уносили или увозили в дер. Людчицы, а оттуда у них забирал все инструктор подпольного райкома комсомола Буткевич Степан Алексеевич. Так мы и работали до 1 сентября 1943 года.
1 сентября 1943 года я шла с работы по улице Максима Горького, как вдруг меня остановили два жандарма, назвали мою фамилию и арестовали, завели в комендатуру ГФП (полевая жандармерия), обыскали, отняли сумочку, в которой нашли антифашистскую песню, которую мы отпечатали в типографии в 30 экземплярах и пустили в свет. За эту песню меня страшно избили и отвели в тюрьму. Там мимоходом я увидела брата Антона и сестру Петрунелю, которую забрали на второй день. Мы содержались в отдельных камерах и виделись мимоходом. После 16-дневной пытки меня увезли с Лепеля в Витебск, а там и пошли мои страдания: тюрьмы, концлагеря, лагеря, а потом я попала в одну большую немецкую семью в качестве рабыни.
Освободили меня американские войска. И только в декабре 1945 года я возвратилась в родной Лепель. Тогда-то я и узнала, что мои брат и сестра расстреляны. Еще один брат погиб в первые дни войны на фронте, он служил в Белостоке.
Еще один брат, инвалид Отечественной войны, умер от ран в 1962 году.»
После войны прабабушка Тоня вышла замуж и родила двух сыновей, один из которых – мой дедушка. Работала продавцом в продовольственном магазине, а затем на пропускном пункте Лепельского ремонтно-механического завода. Хоть я сама никогда и не видела свою прабабушку, но у нас в семье её часто вспоминают, мы гордимся своей родственницей. Наше поколение должно чтить людей, которые завоевали для нас мир, и бережно хранить память о них.